Про матроса Проньку – иллюстрацияЖил да был на флоте матрос Пронька. Справный был матросик – дело разумел, от работы не отлынивал, может, три раза круг света обошел... Это подумать надо: круг света! Сказать-то легко, а ходить – далеко!

 Ну, на море служить, известно, – не лапти плесть. Что ни говори – не по суху люди ходят: нынче штиль, завтра шквал, коли сдрейфил – так пропал. Да он, Пронька-то, не таковский был, – заправский морячок! Куда хошь, туда его и ставь, нигде не подведет.

 Всем хорош парень, одна только беда: по морю ходил, а воды не любил. Любил водку. И до того он ее обожал, что и трезвый не бывал, а пьяный завсегда.

 Чарка ему – на один глоток, а ендову в два счета осушал. «Раз!» – скажет – полпуста. «Два» – скажет – пусто!

 Уж его и корили, и бранили – и добром, и линьком! Ничего не берет.

 Ты ему: «Так и так, Пронька, гляди, башку пропьешь!» А он тебе: «Пей да дело разумей! Пьян да умен – два угодья в нем. Пьяница проспится, дурак – никогда!»

 Что тут скажешь? Плюнешь, да и пойдешь с им вместе водку пить.

 И начальство-то ему выговаривало, и боцман сильно жучил – все одно: осталось без последствий. Пьяница – так пьяница и есть.

 Вот как-то раз, в великом посту, приступил к ему батюшка, корабельный поп.

 – Пронька, бога ты не боишься. Смерть-от не за горами ходит, – под ногами кипит. Не ровен час – во хмелю помрешь. Ну, что ты тогда богу ответишь, как пьяный-то предстанешь на страшный суд?

 А Проньке это не в загвоздку.

 – Э, батюшка! Сами знаете: что у трезвого на уме, то у пьяного языке. Стало быть, всю правду господу и скажу. А он, правдолюбец, лжу-то наказует, а правду – не, правду жалует.

 Махнул рукой поп, отпустил ему грехи.

 А невдолге после того сильно выпил Пронька. То ли именины были у кого, то ли не было именин, а только напился он до положения риз. Полез пьяненький на мачту, да и свалился оттуда прямо в воду... Свалился и потоп. Не зря, стало быть, покойник воду-то недолюбливал. Было ему такое предчувствие.

 Ну, вот, по сказанному, как по писаному, явился он на тот свет пьяным-пьянешенек и не знает, куды идти. А уж там, дело известное, и для трезвого-то потемки, так пьяному – просто беда...

 Постоял он в сторонке, поглядел туды-сюды, направо, налево... Мало-маленько понял.

 Так и есть! Ранжировка идет, перекличка: кого – куды. Этого – одесную, этого – ошую. Матросов-горемык все больше в рай берут. Оно и понятно: уж коли за матросское житье в рай не брать, то за какое и брать? Служба настоящая! Тяни, тяни, да и отдай. Отдал – опять тяни. А не дотянешь – бьют, и перетянешь – бьют.

 Так неужто и в рай после того не попасть?

 Ну, с Пронькой, одначе, сумненье вышло. Как есть он справный матрос – ему в рай полагается. Как есть он горький пьяница – ему в ад!

 Он стоит, не знает, куды подаваться.

 Справа кричат: «Прохор!»

 А слева – «Пронька-а!»

 Он на Проньку-то и пошел. А это его черти кликали. Святые-то по-святому и зовут – Прохор.

 Вот и вышло – угодил он, вместо раю, в самое пекло. В ад кромешный. Смеются ему черти.

 – Что, брат, попался?

 А он человек привычный, ему не особо страшно.

 – Что ж? – говорит. – Видали мы... Вроде – кочегарка, да не так жарко. – И давай уголья шуровать. Такой пар поднял, ажно черти вспотели.

 – Ты, – говорят, – Проша, полегче. В грудях спирает.

 А он:

 – Ничего! Промок я, дак посушусь, погреюсь.

 Ну, а в раю-то, на вечерней-то поверке, и хватились: одной души будто недостает.

 Куда девалась душа? Черти в ад увели. Да не то что увели, хуже дело было: сама, говорят, пошла.

 Насупил брови апостол Петр.

 – Непорядок, – говорит. – Надо душу вызволять. Слетай-ка ты, архангел Гавриил, скажи – зовут-де в кущи райские.

 Прилетел архангел Гавриил. Стучит в железные ворота.

 – Выходи, Прохор-страстотерпец! Жду тебя в садах райских.

 А Проньке-то и невдомек, что за Прохор-страстотерпец? И в церкви-то про такого не читано, и от дедов не слыхано... Так и не отозвался архангелу Гавриилу. Ни с чем улетел архангел.

 Изумился апостол Петр.

 – От веку, – говорит, – эдакого не бывало, чтобы человечья душа после смертушки божьему соизволению перечила. На то ей земная жизнь дадена. А здесь, куды назначают, туды и ступай. В рай – так в рай, в пекло – так в пекло. А путать не моги. Слетай-ка ты за ним, Михаил-архистратиг. Он матрос, военная душа, а ты божьему воинству командир. Тебя он послушает.

 Опоясался мечом Михаил-архистратиг, полетел.

 Подступил к воротам адовым, ударил в железо рукоятью, загремел:

 – Прохор-воин, выходи! Не здесь твое место. В раю твое место.

 А Пронька притаился, молчит.

 «Чур меня, – думает, – лучше не пойду. Уж больно ты, батюшка, грозен».

 Постоял архангел у ворот, подождал, подождал, да и полетел назад ни с чем.

 Так бы и остаться Проньке в аду на веки вечные, да на тот случай проходил мимо Микола Морской.

 – Эх вы, – говорит, – одно слово – блаженные! На всякую рыбу своя снасть нужна!

 Взял он боцманскую дудку, стал у райских дверей и засвистал к вину.

 Как услыхал это Пронька, так и кинулся наверх из кочегарки своей – из пекла то есть.

 Только черти его и видели. В ноль секунд явился, куды следует.