Жил на свете один молодой офицер. И пришлось ему со своей ротой стоять в глухих лесных местах. Живут, службу служат – ничего.
И вот перевелся у них русский табак – махорка, значит.
Что тут делать? Собрал он свою команду – пять молодых солдат – и говорит:
– Ну, братцы, как мы теперича без русского табаку жить будем? Надо нам как-нибудь наживать. А коли нельзя – так напишем приговор, подпишем и уйдем.
Они так и сделали. Написали приговор и все пятеро подписались.
Офицер и говорит:
– Ну, братцы, этой ночью, как можно не спите. Соберите одежу свою и отправимся.
Вот они стали собираться, а другие солдаты спрашивают:
– Это вы на что платье свое сбираете?
– Так что надо нам это все завтра утречком к прачке снесть.
Ну к прачке, так к прачке. Их больше и не спрашивают.
И вот пробило двенадцать часов. Караульный задремал. Они вышли за ворота, поклонились на все четыре стороны и пошли себе.
Офицер этот и говорит:
– Ну, братцы, куда же мы пойдем?
Солдаты отвечают:
– Пойдемте в лес, чтобы нас никто не видал, а не то увидят, дак поймают.
Пошли лесом – сначала по тропочке, а потом и тропинка потерялась. Без дороги идут.
Шли, шли. Видят – в самой чащобе стан стоит. И стан этот весь землей оброс.
– Зайдемте, – говорят, – братцы! Отдохнем малость – поутомилися.
Зашли в стан. Разложили огонек, наварили кой-какой пищи в котелках своих и пообедали. Все бы хорошо, одно плохо: после обеда еще пуще курить охота. Снарядились они поскорей и дальше пошли.
Лес кругом густой стоит, а меж дерев – глядят – дорожка вьется.
Офицер и говорит:
– Пойдемте, братцы, по этой дорожке, посмотрим, куда она ведет.
Пошли. Идут-идут, конца-краю ей нет, дорожке этой самой.
Наконец, выходят на поляну, а поляна вся, как есть, дровами заложена – земли не видать. Ну, словно биржа какая! Стенка за стенкой.
Вот они пробираются меж поленницами и видят: в этих дровах, в самой середине, сложена печка. И пламя из этой печки так и чешет, так и бьет, а никого около нету. Прямо – диво!
Офицер глядел-глядел и говорит:
– Ну, братцы, вы как желаете, а я тут и остался. Хочу я узнать, что это за печка такая. Кто со мной?
Никого нет. Не хотят солдаты в лесу оставаться.
– Пошли, – говорят, – за табаком, дак надо идти.
Офицер не спорит.
– Ладно, – говорит,– ступайте, куда собралися.
Дал он им хлебца, деньги дал, сколько было захвачено, и отпустил их.
Они все пятеро и пошли. А он остался.
Ходит меж дров – похаживает, – никого не видать.
А время к вечеру двигается. Уж и ночь близко. Туман поднялся – похолодало.
Офицер думает:
«Дай-ка я дров подкину да в печи помешаю».
Выбрал он поленце посуше, другое, третье, заслонку открыл – и давай подбрасывать.
Пламя в печи так и заревело.
И тут, – глядь, – появляется из-за печки мужик. Появляется и спрашивает:
– Чего тебе надо, человек?
Ну, офицер сразу и говорит:
– Как это «чего надо»? Пить и есть хочу.
Мужик повернулся и сейчас приносит узел. Большой узел – завязан в скатерке.
Развязал около печки, на дровах скатерку разостлал.
– Ну, – говорит, – садись, офицер! Ужинай!
Тот сел и давай за обе щеки закладывать. После ужина губы утер и спрашивает:
– А что, дяденька, нет ли у тебя табаку русского?
Мужик головой покачал и говорит:
– В здешнем месте табаку нажить трудно.
Офицер этот и говорит:
– Что ж так? Отчего?
– Да оттого, что больно уж далеко отсюда до жилья человечьего. Я-то ведь не такой человек, как ты. Я – полуверующий.
Испугался офицер, а тот говорит:
– Не бойся, добрый человек! Я тебе ничего не сделаю. А вот останься-ка ты здесь да протопи мне эту печку год. Я тебе четверку табаку предоставлю. И спичек цельный коробок. И бумаги – на копейку.
Подумал офицер и взялся шуровать эту печку за четверку табаку да за коробок спичек.
А полуверующий ему говорит:
– Смотри, брат, чтобы печка у тебя хорошо топилася. Там, в трубе, яичко подвешено. Надо его дочерна прокоптить. Твое дело простое – поддавай жару да шуруй, поддавай да шуруй. А в трубу не заглядывай.
Ладно. Уговорились. Остался офицер в лесу и целый год безотлучно жил меж поленниц – спал на дровах, ел на дровах. Два дела делал – дрова в топку метал да золу выгребал. Тут и вся забота, тут и вся радость.
Вот один только день остался ему до конца службы. Он и раздумался.
– Дай-ка посмотрю, прокоптилось это самое яичко или нет.
Только заглянул в трубу – опять появляется из-за печки тот мужик-полуверец – и спрашивает:
– Ты что – смотрел в трубу?
– Нет, – говорит, – не смотрел.
– Нет, смотрел!
– А ты почем знаешь, что я смотрел?
– А потому и знаю, что яичко уже черное было, а теперь опять белое стало. Еще, братец, шуруй год! Если этот год прошуруешь, я тебе две четверки табаку принесу и бумаги на две копейки и спичек два коробка.
Офицер подумал и остался в лесу еще на год.
Вот и второй год к концу подходит.
Еще день – и службе конец.
Подложил офицер дровец напоследок и думает:
«Дай-ка я хоть в трубу загляну, погляжу – готова ли моя работа».
Только заглянул – яичко опять белое стало. Хоть сначала начинай.
Рассердился офицер, протянул руку и хотел это яичко сорвать. И вдруг слышит, – будто кто на ухо ему сказал:
– Не тобой повешено, не тобой и сорвется.
Он туда-сюда глядит, – кто сказал? Никого не видать. А тут опять появляется этот его хозяин, мужик-полуверец.
– Не вытерпел? – спрашивает. – Поглядел в трубу?
– Так точно, – говорит офицер. – Не вытерпел. Поглядел.
– Ну, ладно уж. Вот тебе табак, спички и бумага. Не за труды, не за грехи, а за то, что сам сознался. Придется тебе, видно, еще год у меня пожить, яичко докоптить. Останешься, что ли?
– Что ж, можно, – говорит офицер.
– А сколько ты за этот год возьмешь?
– А вот яичко докопчу, тогда и скажу.
– Ладно, копти.
Мужик опять за печкой пропал, а офицер сел на чурбачок и давай свое дело делать – поленья в огонь метать да в печи шуровать.
День за днем идет. Сжег офицер за три года шесть тысяч кубов. Осталось ему один день прослужить.
Вот он сидит перед печкой и думает:
«Что же мне за службу мою спросить?»
День думал, ночь думал, ничего не придумал. А утром является к нему полуверец и спрашивает:
– Ну, говори, чего тебе надо за твою службу?
Поглядел на него офицер и отвечает:
– Дай мне то яичко, что я коптил.
– Нет, – говорит хозяин. – Этого лучше и не проси. А вот – хочешь – я тебе мешок золота да мешок серебра дам?
– Нет, – отвечает офицер, – мне денег не надо.
– А хочешь три четверки табаку, три коробка спичек да бумаги на три копейки?
– Как не хотеть! – говорит офицер. – А только не возьму я ни табаку, ни бумаги, ни спичек. Дай мне то яичко, что я коптил.
– Нет, голубчик, не дам я тебе этого яичка, – говорит полуверец.
– Ну, коли не дашь, так мне ничего не надо.
Поклонился и пошел себе.
Только отошел немного, окликает его полуверец.
– Эй, человек, вернись!
Он вернулся.
– Ну, скажи ты мне все-таки, сколько тебе нужно за твою службу?
– Дай мне то яичко, что я коптил, и ничего я с тебя боле не спрошу.
– Да на что оно тебе так понадобилось?
– Нужно, – говорит офицер. – Посмотрю я на него и буду знать, за что я три года в лесу прожил, на дровах ел, на дровах спал, шесть тысяч кубов на угольки пережег.
Ну, тот руку в трубу запустил, сорвал яичко и подает ему.
– Жалко, – говорит, – а, видно, придется отдать. Уж больно ты хорошо в печи шуровал. Так и быть – бери копченое яичко и ступай себе. А коли дорогой будет у тебя какая неустойка, вспомни про меня. Я тебе помогу.
Взял офицер яичко, положил в карман и пошел. Три дня голодом шел. На четвертый уж и ноги не несут. Стал он по карманам шарить, не завалялась ли где корочка какая.
Шарил-шарил, ничего в карманах нет. Только яичко.
«Дай, – думает, – хоть не съем, так посмотрю».
Вытащил яичко из кармана, смотрит, а это не яичко вовсе, а так – уголек.
Ну, он рассердился – ажно до слез.
– Обманул меня, что ли, полуверец проклятый? Разве это яйцо? Это – уголь!
Размахнулся и хлопнул его об землю. Глядит, – что за чудо? Только уголек в землю, явилась перед ним барышня, да такая, что лучше и на свете не бывает.
– Ну, – говорит, – спасибо тебе, офицер, что избавил ты меня от долгой муки. Кабы не ты, мне бы век целый в трубе висеть да черным дымом дышать.
Он обрадовался. Не зря, выходит, три года перед печкой сидел да угли мешал.
А она спрашивает:
– Скажи мне, добрый человек, кто ты есть и как сюда попал?
Он рассказывает:
– Так и так. Офицером был, служил в этих местах. Да вот не стало у нас в роте табаку. Мы собрались вшестером и пошли табаку искать.
– А где же те пятеро?
– Да за табаком пошли. Я один остался. Уж больно мне узнать захотелося, что это за печка такая.
– Ну, счастье твое, что остался, – барышня говорит. – Я тебе за все отплачу – доволен будешь. Поедем скорей к моему отцу.
Он говорит:
– Поедем.
А сам думает: «Легко сказать, «поедем», да вот ехать-то на чем? Кругом лес густой, до жилья далеко, и в какой оно стороне – вовсе неведомо».
Пригорюнился офицер.
– Эх, – говорит, – коли бы не ушел от печки на три дня ходу, вернулся бы да спросил у старика того, полуверующего, чем тут делу пособить. Как ни говори, а он тут здешний...
И только он это подумал, появился перед ним на поляне серый конь, будто из земли вырос.
Смотрит, только не говорит: садитесь – свезу!
Погладил его офицер и думает:
«Мне-то хорошо, а барышне неловко будет. Вот не догадался старик тарантас подать».
Глядь – откуда ни возьмись – тарантас является. Колеса красные, гвоздики медные, – смотреть весело.
Ну, запрег коня, усадил барышню в тарантас.
– Куда, – говорит, – ехать?
А она отвечает:
– Этот конь лучше нас дорогу знает. Пусти его по вольной воле. Привезет, куда надобно.
Он так и сделал.
Бросил вожжи, а серый конь как с места взял, так и покатил. Где бы месяц идти, он, может, в час один домчал.
Вот уж и город видать. А Серый так и летит, так и летит – нигде не приворачивает.
Катит серединой города, по главной улице, и останавливается перед одним домом. А дом этот самый хороший в городе, и живет в нем богатейший купец с женой. Вдвоем живут, без детей, без внучат. Была у них дочка, да еще из люльки потерялась. И следов не нашли. Вот этот купец со своей хозяйкой смотрят в окно и видят – остановился перед ихними воротами тарантас. Серый конь в него запряжен, и сидят в тарантасе офицер молодой и барышня-красавица.
– Мать, а мать, – купец говорит. – Погляди-ка, вот такой самый тарантас пропал у нас лет пятнадцать назад. И колеса такие были, и гвоздики.
– Твоя правда, отец, – говорит купчиха. – И конек будто наш. Помнишь, из конюшни у нас такого конька свели. Погляди-ка, – и лысинка на лбу, и на спине ремень...
– И девицу я эту будто где видел, – говорит старик. – То ли во сне, то ли наяву, – то ли это она на тебя похожа, как ты молодая замуж за меня шла.
Купчиха так и охнула.
– Ох, дак ведь это, надо быть, дочка наша, что из люльки пропала. Никто как она.
Выбежали они оба на улицу и давай дочку обнимать, целовать. А та говорит:
– Вот, маменька, кабы не этот человек, что в тарантасе сидит, не видать бы мне свету белого. Три года он из-за меня в лесу один-одинешенек жил, три года спины не разгибал, снов не досыпал, и ничего за все свои труды не взял, только меня взял.
Отец с матерью спрашивают:
– Как же его за труды наградить?
А дочка отвечает:
– Повенчайте нас с ним, и буду я ему женой верною, а он вам будет заместо сына и наследника.
– Что ж, доченька, это можно. Сыновей у нас нету.
Ну, повенчали их, свадьбу справили, и говорит купец зятю:
– Вот что, зять милый, подписываю я под тебя все свои магазины и лавки, склады и погреба, корабли и подводы. Правь ты наши дела, а мне и отдохнуть пора.
– Ладно, папенька, – говорит офицер. – Управимся. Только надо мне хороших приказчиков нанять. Нет ли у вас в городе таких-то пятерых солдат, из такой-то роты, такого-то полка? Нужно мне их разыскать.
– Нужно, так нужно.
Послали сыщиков солдат разыскивать, – по пристаням да по баржам, по трактирам да по ночлежкам, по дворам да по задворкам. День искали, два искали, на третий день нашли и приводят всех пятерых к офицеру.
Узнали они начальника своего, сплакали – да в ноги ему:
– Ты уж прости нас, Иван Васильевич, что мы тебя в лесу одного бросили. Виноваты, дак и каемся. Теперь – хочешь, не хочешь, на час от тебя не отстанем. Хватили мы без тебя всячины – и холоду, и голоду.
– А табаку нажили?
– Какое – нажили! И дыму не нюхали.
– Ну, когда так, поставлю я вас всех в приказчики. Одну службу вместе служили, и другую послужим.
Они рады-радешеньки.
– Куды хошь ставь, только не бросай. А уж мы тебе угодим.
Ну он так и сделал – поставил их всех приказчиками, а сам сел хозяином.
Вот когда нажили табаку, спичек, бумаги! Вот когда курят!