Расейские люди спокон веку по работам ходят. Бывает, что и до самых границ дойдут, а то и подальше.

 Вот один мужик пошел, пошел себе да и зашел к черкесской границе. А там его черкесы поймали и продали на морские острова, к песьеглавцам, – вот что людей-то едят. Ну, что касаемо голов, так это, говорят, – байки. Головы у них, как у всех прочих, зато нрав чисто собачий. За нрав-то их песьеглавцами и прозвали.

 Ну, купил этого мужика один тамошний хозяин и определил на конюшню, к лошадям. У него как раз тройка была – кобыла и два мерина. И ходил за ними допреж того тоже русский один, купленный человек. Три года ходил, а после зарезал его хозяин, а себе нового достал. «Пусть, – думает, – лошадок покормит да и подкормится малость, а после и сам на корм пойдет».

 А русский, хоть и знает, что ждет его беда, да делать ему нечего: не убежишь, не спрячешься! Живет помаленьку.

 Вот как-то раз поехал с ним хозяин в лес. Приехали, выпрягли лошадей и показывает ему старик место под большим деревом. Копай, мол, тут яму!

 Что ж, рыть – так рыть! Вырыл он яму широченную, глубоченную, ну, чисто могилу, а хозяин спрятал в ту яму эдакую машину булатную, навел ее и говорит:

 – Ну, русский, полезем на дерево!

 Влезли. Достает хозяин из кармана дудочку и начинает тонехонько, тихохонько высвистывать.

 И вот, видят, ползет к ним змей, как говорится, п́лоз, да такой огромадный, ядовитый, что трава под ним горит. Наполз он на эту яму, где они машину-то схоронили, и тут хозяин как дернет за веревочку! Стукнули булатные ножи, и пересекло змея надвое.

 Хозяин сейчас с дерева долой, велит русскому рубить змея на части. Тот перерубил. Хозяин кажный кусок перемыл и склал в кадку для ветчины (там это не в диковинку, что змея солят. Народ такой – и собак, и кошек ест, и змеевиной не брезгует). А один кусок дал русскому и сказал варить.

 Русский взял, положил этот кусок в котел, налил воды – закипела вода, как на огне. Хозяин говорит русскому: «Слей наземь». Он вылил воду на траву, трава ажно до земли выгорела. Такой, стало быть, в той воде яд был.

 А песьеглавец опять приказывает: «Наливай другую воду!» И та вода закипела.

 «Выливай!» – Вылил. Смотрит – на этот раз трава пожелтела, высохла, а не сгорела.

 – Ну, наливай третью воду, сыпь крупу, да вари кашу!

 Ему что? Человек подневольный – сварил.

 – Снимай котелок! Подавай!

 Он подал.

 Взял хозяин ложку и давай эту кашу уплетать, сольцой и то не посолил.

 Убрал весь котелок, остались в котле одни пригарки. Он и говорит русскому:

 – Возьми, русский, вымой этот котел и чисто выскобли. Только смотри – крупинки не съешь! А как поешь – так и знай, – умрешь. Вам, русским, это не годится.

 Русский говорит:

 – Да у нас в Расее этого и не видано, а не то что есть. В рот не возьму...

 Достал хозяин войлок, подушку, положил под дубом и лег отдыхать. А русский пошел к воде котел мыть. Идет и думает: «Смерти не миновать. Как того зарезал, так и меня зарежет. Дай попробую!»

 По русскому образованию перекрестился и давай эти пригарки убирать. Отскоблит корочку – и в рот, отскоблит – и в рот.

 Дочиста все съел, и мыть не надо стало.

 И только он последнюю корочку прибрал, смотрит – что такое? Стало ему все понятно, все разговоры, что звери, птицы, скоты всякого звания промеж себя ведут. Как есть все уразумел. Засмеялся он. «Вот, – думает, – какая хитрость! Вам, русским, это не годится! Ишь ты! Ну, теперь мне главное дело, чтобы хозяин про это не прознал»!

 Вымыл он скорее котел, отнес на место и поставил под повозку, а сам сел на пенек, про свою судьбу думает.

 Вдруг и слышит, – говорит кобыла сыну своему мерину:

 – Что это хозяин долго спит? Ведь нам ехать далеко.

 А хозяин сразу и проснулся.

 – Да, – говорит, – пора! Русский, давай лошадей, поедем!

 Русский привел лошадей. Запрягли. Кадку с этим мясом змеиным на повозку поставили. Сели себе и поехали ко двору.

 Под вечер добрались до места. Русский сейчас лошадок отпрег, прибрал их, корму задал.

 Уж и спать давно пора, а он все ходит возле них, холит, чистит. Ему с лошадками-то хорошо: лошадки и здесь будто свои, будто русские... Никакой разницы нет.

 И вдруг опять слышит он, – говорит меньшой мерин старшому:

 – Вот попадаются люди добрые, да недолго живут. Тот, – говорит, – за нами хорошо ходил (это которого зарезали-то), а нынешний еще лучше ходит – и покоит, и жалеет!..

 А старшой присунулся к нему и говорит, будто на ухо шепчет:

 – Как он ни старайся, как ни служи, а заслуга та же будет. Зарежут словно барана.

 А русский стоит себе и слухает, как меринья разговаривают.

 Вот старшой опять говорит:

 – Кончится этот месяц, и созовет к себе хозяин гостей. Праздник у них будет. Тут нашему конюху и конец, как тому было. Небось, помнишь?

 А меньшо́й опять:

 – Знал бы это русский да сел бы на меня, я б его на ихнюю границу вывез! Жалко мне парня.

 Старшой мерин мотнул головой и говорит:

 – Нет, ты не вывезешь! А вот я вывезу, коли он на меня сядет.

 Тут мать ихняя, соловая кобыла, как топнет копытом, ажно искры полетели.

 – Зря хвалитесь! На кого он ни садись, вы оба пропадете и его погубите. Нагонит вас хозяин и в куски изрубит. Вот если б он знал да на меня сел, я бы его вывезла. А ваш разговор пустой.

 Пошел русский из конюшни. Идет, а сам думает:

 – Ну, погляжу, если и вправду ихние слова сбудутся, и хозяин на тот месяц гостей созовет, сяду я на кобылу и попробую – не вывезет ли?

 Вот и кончается месяц. По дому суета пошла, то, другое стряпают – пекут, солят, пиво варят – значит, ждут гостей.

 И вправду стали гости съезжаться. Только одного какого-то нет, не приехал.

 Хозяин и говорит русскому:

 – Заложи мне одну лошадь, я сам за ним поеду.

 Ну, русский-то и рад – заложил меньшего мерина, проводил хозяина со двора, а сам скорей в конюшню, оседлал кобылу да и поскакал на свою сторону.

 Немного времени прошло, воротился хозяин домой. Только он во двор, а старшой мерин и говорит меньшому:

 – А матушка-то наша убежала и русского увезла!

 Хозяин сейчас в конюшню, оседлал свежую лошадь и погнал вдогон за ними.

 Услышала кобыла топ и говорит русскому:

 – Ну, смотри, русский, держись крепче. Да не трогай меня за повода. Я сама все знаю. И не бойся ничего – ни горы, ни воды. Вывезу!

 Вот подъезжают они к реке Кубани, и тут нагоняет их хозяин.

 Русский говорит:

 – Ну, пропали мы! Обоим нам живыми не быть.

 А кобыла подскакала к реке, да и бросилась со всех ног прямо в воду.

 Она на ту сторону выплывает, а хозяин к этому берегу подъезжает.

 Закричал он по-своему и тоже в реку!

 Плывет, плывет, а кобыла уже берегом против воды гонит.

 Только хозяин на землю ступил, она опять в воду и на свою сторону гребет. Догребла, оглянулась назад, а хозяин с этого берега снова за нею. Его вода вниз сносит, а она вверх по реке бежит.

 Добрался хозяин до берега и вышел из воды, а она опять в воду – в третий раз. Выплыла на русскую сторону и говорит:

 – Ну, теперь, русский, он нас не догонит. Живы будем. Только ты берегись – назад не оглядывайся и ничего не говори, а пуще всего не говори слова «чернобыл-трава». Скажешь – всю свою премудрость позабудешь.

 А хозяин уж видит, что не догнать ему русского. Стоит на своем берегу и кричит:

 – Русский! Русский! Я тебя поил, кормил, а ты мою лошадь угнал! Отдай хоть лошадь! Я тебе за нее чернобыл-травы дам. Богатый станешь, счастливый станешь! Только скажи: дай мне чернобыл-травы. Ну, скажи!

 А русский уж знает: и слова не сказал, и назад не поглядел. Поскакал дальше.

 Увезла его кобыла за русскую границу и говорит ему:

 – Ну, теперь слезай с меня и все чисто снимай – седло, уздечку – все! Я больше к хозяину не пойду: мне у него живой не быть. Только смотри, русский, никому не сказывай, что́ ты теперь знаешь. А как скажешь, и часу не проживешь, помрешь сразу. Слышишь? Я тебе добра хочу – зря говорить не стану.

 Сказала и пошла вольным ходом в заповедные луга, а русский своей дорогой идет.

 Идет он, глядит по сторонам и радуется: Расея кругом! И горки и пригорки, и леса и переселки, и луга и поля – все, как есть – Расея. Землей сыт, ветерком пьян. Хорошо! А дорожка-то вьется, вьется и привела его к большому озеру. Славное озеро – продовольствие для диких птиц! Шагает он бережком и видит: летит великое стадо гусей. Он голову закинул, смотрит, а задние гуси вдруг и зашумели переднему:

 – Давайте на этом озере садиться, тут и пространно и сытно.

 А передний кричит:

 – Нет, дальше полетим! Тут хоть и сытно, а тратно, много бьют!

 Полетели они дальше, а мужик низом идет. Дошел до лесу, видит на краю леса преогромный дуб стоит. Гуси и закричали:

 – Давайте на этом дубе садиться!

 А передний им отвечает:

 – Что вы! Нельзя! Вон черная туча заходит. Ударит она грозой в этот самый дуб и разобьет его от вершины до корня.

 И полетели гуси дальше. А русский стоит, смотрит на дерево и удивляется.

 «Ишь, – думает, – экая деревина! Верхушки не видать. Сучья такие густые, что и дождь не пробьет, – и пропадать ему!»

 И тут подъезжает к лесу помещик на паре коней. Поглядел по сторонам, где б ему от дождя укрыться, и приказывает кучеру:

 – Подъезжай под этот дуб, покуда туча не пройдет.

 Мужик услыхал, подошел к нему и говорит:

 – Нет, сударь, не извольте тут становиться!

 – Почему же?

 – Потому что гром в этот дуб ударит и вас заодно побьет.

 Рассердился помещик.

 – Ты что за пророк?

 – Пророк не пророк, а говорю, что знаю. Прошу покорно, отъезжайте!

 Помещик приказал кучеру отъехать и остановиться в недальнем расстоянии.

 – Ну, – говорит, – погляжу, что ты знаешь, чего не знаешь! Коли это ты меня зря под дождем держишь, шкуру спущу!

 И вот ударил гром. Да ведь куда! В самую верхушку этого дуба старого.

 Ударил и разбил его до корня – в мелкие щепки.

 Как увидел это помещик, отворил дверцу кареты и сажает мужика рядом с собой на подушку.

 – Ну, брат, – говорит, – приедем домой, я тебя деньгами награжу и тройку лошадей дам со всем убором. Верное слово!

 Кто же от своего счастья отказываться станет? Кланяется мужик.

 – Покорно, – говорит, – благодарю!

 А с помещиком в карете сидели две собачки маленькие. Сидят они, в окошко смотрят и вдруг залаяли:

 – Наши! Наши!

 Мужик выглянул в окно – видит: бегут по дороге большие дворовые собаки. Это они хозяина встречать выбегли.

 Маленькие им и тявкают:

 – А с нами так и так случилось... Вот тут подле нашего барина мужик сидит, он нас всех от беды отвел.

 А дворовые собаки отвечают:

 – От дорожной беды отвел, а домашняя беда за порогом ждет.

 – Кака така беда?

 – Да деньги у нас украли – сорок тысяч, и со шкатулкой. Шкатулка-то и сейчас в конюшне стоит, под доской... а никому невдомек.

 – А вы-то на что? – собачки тявкают. – Чего смотрели? Что вора не хватали?

 – Да воры-то свои – лакей и конюх. А своих кто же хватать будет? Они нас кормят.

 Услыхал это мужик и говорит помещику:

 – Сударь, у вас дома беда. Воры деньги украли.

 – Что ты бредишь?

 – Какой бред! Сами увидите! Да вы не извольте беспокоиться. Один украдет, другой найдет. Не будете внакладе.

 Приказывает помещик кучеру гнать лошадей во весь скок.

 Прискакали, прикатили – смотрят: так и есть! В доме переполох, барыня плачет, люди туды-сюды бегают, – а все без толку.

 Помещик и говорит мужику:

 – Ну, брат, твоя правда! Отыщи ты мне шкатулку, уж сделай такую милость. Отыщешь – по-царски награжу.

 Раздумался мужик: отыскать-то немудрено, да лакея с конюхом будто жалко. Что ж на радостях-то людей губить?

 Он и говорит:

 – Вот что, сударь, предоставлю я вам ваши денежки, только повремените малость. Далеко сейчас ваша шкатулка.

 – А как далеко?

 – Да вот останусь здесь ночевать, так поутру будет у вас. А раньше – ни-ни!

 – Ладно!

 Ушел барин к себе, а мужик прямо в людскую. Подзывает к себе лакея и конюха:

 – Ну, – говорит, – братцы!..

 Они сразу в ноги:

 – Помилуйте! Не выдавайте!

 – Не бойтесь, не выдам! Все ли только деньги?

 – Все, покамест.

 – Ну, подите на конюшню, принесите.

 Они даже охнули, поглядели друг на друга: «Все, дескать, знает!» Пошли и принесли.

 Мужик берет у них шкатулку, вынимает сто рублей: «нате, мол, погуляйте», – и опять в дом.

 Поутру встает барин.

 – Где мужик?

 – Здесь. Дожидается.

 – Позвать его сюда.

 Мужичок приходит, приносит шкатулку с деньгами.

 – Ну, друг мой, это услуга так услуга! А что, не покажешь ли ты мне вора?

 – Нет, сударь, эти воры далеко. Они шкатулку вашу в овраге спрятали, а сами опять в работу пошли.

 – Ладно, не велика беда! Главное дело – деньги нашлись. Ну, мне с тобой рассчитаться. Перво-наперво выбирай тройку самых лучших лошадей, упряжь и карету.

 – Что вы, государь, на что ж мне такое богатство! Мне бы хоть какую тройку да простую бричку!

 – Твое дело! – говорит помещик и призывает к себе шесть кучеров.

 – Выбирай любого!

 – А какой вызовется, тот и хорош будет.

 Вызвался один. Мужик говорит:

 – Пожалуйте ему, сударь, вольную, потому что я его в работу посылать буду.

 Помещик сейчас написал ему вольную, отдает бумагу мужику, а кучеру приказывает:

 – Смотри, служи ему, как мне служил. Ступай, заложи тройку соловых и такую-то бричку. – Потом вынимает денег тысяч десять, а то и побольше, и говорит мужику:

 – Держи! Твое!

 Мужик поклонился помещику, а помещик мужику кланяется.

 Попрощались они, и съехал мужик со двора.

 Едут, едут путем-дорогою, мужик и говорит:

 – Остановись, кучер!

 Тот придержал лошадей.

 – Ну, – говорит ему мужик, – вот тебе, братец, вольная, а вот денег для начала и ступай, куда тебе надобно. Я сам себе хозяин, сам себе кучер, и ты так живи.

 Обрадовался кучер, поклонился мужику в пояс и пошел свое счастье искать, а мужик дальше поехал, к себе на деревню.

 Вот приезжает он домой. Народ к нему бежит, шумит... Шутка сказать, три года человек пропадал!

 Позвали его и к помещику. Тот расспрашивает: как да что? А мужик все рассказывает: был в таких-то краях, всякого натерпелся, а потом вот убег и счастливо в Расею прибыл. Помещик говорит:

 – Ну, ступай домой, отдыхай после такого страдания.

 Пошел мужик к себе на двор, с хозяйкой поздоровался, лошадок убрал и зажил с того дня не хуже барина.

 Что ж? Денег много, лошадки хорошие – всякий проживет.

 А жена смотрит, смотрит, и не понять ей – уходил муженек из дому, только и было, что топор за поясом, да лапти на ногах, а приехал на тройке и с деньгами... И так-то она дивится, что и ночью ей не спится. Терпела, терпела, да и спрашивает:

 – Скажи ты мне, голубчик, где был, пропадал?

 – А я, – муж говорит, – был в таких-то местах, на морских островах.

 – Далеко ли?

 – Отсюда не видать.

 – А где ж ты эдакое богатство взял?

 – Да так, счастье мне мое послужило.

 – Ой, муженек, ты, видно, клад нашел... Скажи мне правду истинную. Не таись! Только скоты бессловесные молчат...

 – Не велено мне говорить.

 – Своей жене, да не велено! Нет, уж ты сделай милость, скажи.

 – Отвяжись, жена! Что знал, сказал. А боле ничего не скажу.

 Рассердилась жена:

 – Врешь, врешь, старый дурак, скажешь! Скажешь! А коли не хочешь говорить, я к барину побегу и сама скажу, что ты по разбоям ходил да тринадцать душ загубил! Во хмелю, скажу, батюшка, признался.

 Тесно стало мужику.

 – Слышь, жена, – говорит, – коли я тебе скажу, так смертью помру.

 – И-и, миленький, хоть помри, да скажи.

 Что станешь с бабой делать?

 – Ну, давай белую рубаху, – говорит муж.

 Надел белую рубаху, лег в переднем углу под образа, приготовила помирать.

 А хозяйка в головах стоит, свечку держит.

 – Ну, милок? – спрашивает. – Ну?

 Он уж совсем было собрался рассказать своей хозяюшке всю правду истинную, да на ту пору забежали в избу три курочки, а за ними петушок – маслена головушка, шелкова бородушка. И давай этот петушок хохлаточек своих гвоздить. Гвоздит, а сам приговаривает:

 – Вот вам! Вот вам! Вот вам! Дураку и с одной женой не управиться, а у меня тридцать, да я всем порядок дам!

 Услышал эти слова мужик, вскочил с лавки да за плетку.

 – Вот тебе, – говорит, – жена, правда! Вот тебе, – говорит, – истинная.

 Присмирела она.

 – Прости, – говорит, – муженек! Прости, не гневайся!

 И такая с той поры стала добрая да ласковая, все завидуют.