Жили на деревне два брата – одного отца сыны, одной матери – отрада.

 Были мальцами – дружили, были юнцами – дружили, а как выросли да оженились, тут и пошло дело врозь.

 Старший-то взял жену бедную, а младший богатую.

 Вот и стали жены ссориться да вздорить.

 Большуха говорит: «Мой-то в дому старшой, так, значит, и верх мой. Я по ем главная».

 А меньшуха – наперекор ей: «Нет! Мой верх. Наш тятенька на селе первый человек. Моя окрута в три сундука не лезет, а твоей окрутки и на коробочек не станет!»

 Да так с утра до вечера и с вечера до утра.

 Глядели-глядели на них братья и порешили разойтись от греха.

 Разделили они отцовское добро и зажили каждый своим домом.

 Поровну разделились, а доля им неровная выпала.

 У старшего брата что ни год дети рожаются, а хозяйство все плоше да хуже идет. До того дошло, что совсем разорился. В дому пусто, в клети пусто, а мошна – пустей пустого и легче ветру. Только на сердце тяжело.

 Пока хлеб да деньги были – на детей глядя радовался, а как обеднял – и детям не рад.

 А у меньшо́го брата всей семьи – сам да хозяйка, и добра девать некуда. Сундуки набиты, клети полны, анбары ломятся.

 Вот и надумал старшо́й брат сходить к меньшо́му – поклониться.

 Сходил, поклонился.

 – Так и так, – говорит, – помоги в бедности.

 А тот не слушает.

 – Живи, как сам знаешь. Этого и от веку не бывало, чтобы меньшой старшому хозяйство справлял.

 Делать нечего. Ушел бедный брат, а немного погодя опять приходит.

 – Одолжи, – просит, – хоть лошадей на один денек, пахать не на чем.

 Богатый рукой махнул.

 – Ладно уж, – говорит. – Сходи на поле, возьми на один день. Да смотри – не спорть!

 Пошел бедный на поле. Смотрит: какие-то люди на братниных лошадях землю пашут.

 Он к ним.

 – Стой! – кричит. – Сказывайте, что вы за люди?

 – А ты что за спрос?

 – А то, что это моего брата лошади!

 Тут один человек – постарше, придержал лошадь и отзывается:

 – Нам ли не знать? Оттого и лошадки-то евонные, что мы на них пашем. Я ведь кто? Я твоего брата Счастье. Он пьет, гуляет, ничего не знает, а мы на него работаем – и днем, и ночью, и в буден день, и в праздник.

 – Ишь ты! А куда ж мое-то Счастье подевалось? Век живу, а в глаза его не видал.

 – А твое Счастье во, под кустом лежит, ночью спит, а днем досыпает.

 «Ладно, – думает мужик, – доберусь я до тебя!»

 Пошел он, вырезал большую палку, подкрался к своему Счастью и вытянул его по боку изо всей силушки.

 Проснулось Счастье, потерло бок и спрашивает:

 – Ты чего дерешься?

 – А ты чего спишь? Еще и не так прибью, ленивое! Люди добрые землю пашут, а оно – знай себе – под кустом валяется.

 – А ты, небось, хочешь, чтобы я на тебя да на твою семью пахало? И не думай!

 – Что ж? Так и будешь от веку до веку лежать-полеживать? Ведь эдак мне с голоду помирать придется.

 – Зачем помирать. Коли хочешь, чтобы я тебе помочь делало, брось крестьянство да ступай в город. А то я к деревенской работе непривычное: я – Счастье городское, торговое, хитрое.

 – Да что ж ты мне в городе начинать прикажешь?

 – Сказано тебе – торгуй!

 – Торгуй! Было бы на что! Мне есть нечего, а не то что в торг пускаться.

 – Эвона! Сними со своей бабы старый сарафан да продай. Вот те и начало! На те деньги купи новый сарафан, и тот продай. А уж я стану тебе помогать: ни на шаг прочь не отойду.

 – Ну, ладно, так и сделаю. Только ты смотри – не обмани.

 – Ты-то не струсь. А я не обману.

 С тем и разошлись.

 А поутру говорит бедный брат своей хозяйке:

 – Ну, жена, собирайся, – поедем в город.

 – Это зачем?

 – В мещане приписаться хочу.

 – С ума, что ли, спятил? Детей кормить нечем, а он в город норовит!

 – Не твое дело! Укладывай имение, забирай детишек и пойдем.

 Собрались. Помолились и стали наглухо избушку заколачивать.

 Вдруг слышат: плачет кто-то в избе на голос, охает, причитает.

 Хозяин говорит:

 – Это еще кто там?

 А из-за двери отвечает:

 – Кто же как не я: Горе ваше!

 – Что ж ты плачешь, Горе?

 – А как же? Сам уезжаешь, а меня, Горе горькое, здесь покидаешь!

 – Нет, родименькое, – говорит мужик, – я тебя не покину – я тебя с собой возьму. Эй, жена! Выкидай из сундука поклажу.

 Жена уж не спорит – опорожнила сундук.

 – Ну, Горе, полезай в сундучок, – и чисто, и сухо – в лучшем виде довезем.

 Горе влезло.

 Он сейчас крышку закрыл, три замка навесил, тремя ключами запер, а сундук в землю зарыл.

 Завалил землицей и говорит:

 – Пропадай ты, проклятое! Чтобы век с тобой не знаться!

 Зарыл и пошел на новое место. Вот приходит бедный с женой и ребятишками в город. Нанял себе домик, что на самом краю, и начал торговать.

 Взял старый женин сарафан, понес на базар да и продал за рубль. На те деньги купил новый сарафан и продал за два. Что ни продаст, за все ему двойную цену дают.

 Таким-то счастливым торгом расторговался он, разбогател. Большой дом купил, живет чисто, ходит парадно.

 Услыхал про то младший брат и приехал к нему в гости.

 Смотрит по сторонам, дивится.

 – Скажи, – говорит, – братец, как это ты ухитрился, из нищего богачом стал?

 – Да просто, – отвечает старший брат, – Счастье свое нашел, а Горе в сундук запер и в землю зарыл.

 Завидно сделалось младшему. Покуда старший-то в бедности жил, он каждый день на свое богатство радовался.

 «Я-де не такой, как брат, я и умен и счастлив, а потому и счастлив, что умен...»

 А тут будто и счастье не то, и ума не довольно.

 – Да где же ты, – говорит, – горе свое зарыл? В каком месте?

 – А в деревне, на старом дворе.

 Попрощался младший с родней и – скорей на деревню. Вырыл сундук, сбил замки и выпустил Горе.

 – Ступай, – говорит, – скорей к братцу моему! Отбился он у тебя от рук.

 – Нет, голубчик, – отвечает Горе. – Я к нему больше не пойду. Он, лиходей, меня в землю упрятал, а ты выпустил. Уж лучше я к тебе пристану.

 И пристало-таки. Да так пристало, что и не убежишь, и не спрячешься. Куда и счастье девалось? – как растаяло.

 До нитки разорился меньшой брат.

 И хоронить бы не в чем было, да старший на похороны дал.