По щучьему велению – иллюстрацияЖили-были три брата, два-то умных, а третий Емеля-дурак.

 Вот собрались умные братья в нижние города товары закупать и говорят дураку:

 – Ну, смотри, дурак, почитай наших жен да в хозяйстве им помогай, а мы тебе за это купим сапоги красные, и кафтан красный, и рубаху красную.

 Говорит дурак:

 – Ладно, буду почитать.

 Распрощались братья с женами и поехали в нижние города. А дурак лег на печь и лежит.

 Прошел день, прошел другой, – говорят дураку невестки:

 – Что ж ты, дурак? Братья велели тебе нас почитать, в хозяйстве нам помогать, а у тебя только и дела: на печи лежишь да мух считаешь. Сходи хоть за водой.

 – Я ленюсь, – говорит дурак.

 Рассердились невестки:

 – Ах ты такой-сякой! Не будет же тебе ни кафтана нового, ни рубахи красной, ни шапки меховой.

 Видит дурак, что дело не шуточное, покряхтел, покряхтел, взял ведра и пошел за водой.

 Пришел на реку, закинул ведерко в прорубь, глядь – попалась ему большущая щука. Обрадовался дурак.

 – Вот это ладно, – говорит. – Наварю же я из этой щуки ухи. Славная уха будет, жирная. Сам наемся, а невесткам не дам – я на них сердит.

 А щука плеснула хвостом в ведерке и говорит ему человечьим голосом:

 – Не ешь меня. Пусти меня в воду – счастлив будешь.

 – Какое от тебя счастье? – говорит Емеля.

 – А вот какое: что скажешь, то и будет. Вот скажи: по щучьему веленью, по моему прошенью, ступайте, ведра, домой сами и поставьтесь на место. Они и пойдут.

 Обрадовался дурак.

 Бросил скорее щуку в воду и кричит:

 – По щучьему веленью, по моему прошенью, ступайте, ведра, домой сами и поставьтесь на место. Да смотрите у меня, чтобы капли не пролилось.

 И только успел он крикнуть, как пошли ведра – да и с коромыслом – сами домой. По бережку да в горку, – и подгонять не надо.

 А Емеля сзади идет, посвистывает. Так в самую избу и пришли – ведра впереди, Емеля позади.

 Невестки как увидели, только рты разинули, руками развели:

 – Вот те и дурак! Другой и умный, а воду на плечах носит, а у этого дурака ведра сами по дороге бегут.

 Ахают невестки, дивуются, а Емеля уже на печи лежит, бока греет, мух считает.

 Часу не прошло – опять пристают к Емеле невестки:

 – Что ж ты, дурак, разлегся на печке? Дров нет, ступай за дровами.

 Повернулся Емеля на другой бок:

 – Да я ленюсь.

 Рассердились невестки:

 – Тебе что братья наказывали? Нас почитать да в хозяйстве помогать. Не будешь слушаться, так и знай – не видать тебе ни кафтана, ни рубахи, ни шапки!

 Надоело Емеле бабью ругань слушать, слез он с печки, взял два топора и сел в сани. Только лошади не запряг.

 – А ну-ка, – говорит, – по щучьему веленью, по моему хотенью, катитесь, сани, в лес сами!

 Покатились сани, скоро да шибко, словно кто их подгоняет. Умный знал бы, куда повернуть – он бы сразу за околицу да в поле, а дурак через всю деревню по главной улице дует. Народ от него во все стороны шарахается.

 Кто успел – за ворота спрятался, кто не успел – под полозья попал. А дураку и горя мало – на то он и дурак!

 – Сторонись! – кричит. – Задавлю! – и катит себе без оглядки.

 Бежит за ним вдогонку народ.

 – Держи его! – кричат. – Лови его! – кричат. Да где уж тут поймать! Выехали сани в поле, с горки на горку, да через речку, да в лес! Тут и остановились.

 Слез дурак с саней, сел на колодину и говорит:

 – По щучьему веленью, по моему хотенью – один топор с корня руби, другой дрова коли!

 Пошли топоры деревья валить, дрова колоть, а Емеля сидит себе да посвистывает.

 Вот дрова нарубились и в сани уложились. Тут Емеля опять приказывает:

 – А ну, один топор, пойди-ка да сруби мне дубинку. Да смотри у меня, чтобы крепкая была!

 Топор пошел и срубил дубинку.

 Примостился Емеля на возу, дубинку рядом положил и пустился в обратный путь. С горки на горку, через речку да через поле – прямехонько в деревню. Покрикивает, вожжами покручивает, во весь дух катит.

 Только он на главную улицу выехал, тут его и поймали. С воза стащили, начали подергивать да пощипывать.

 А Емеля прикрыл рот ладонью и потихоньку говорит:

 – А ну-ка, дубинка, по щучьему веленью, по моему хотенью, выручай хозяина.

 Соскочила дубинка с воза да как пошла по спинам да по затылкам гулять. Ломает, молотит, кого не в лоб, того по лбу. Люди так наземь и валятся.

 Не успел Емеля оглянуться, а уж дубинке и бить некого.

 Вскочил Емеля на воз:

 – А ну-ка, сани!.. – и покатил домой.

 Так с разгону в ворота к себе и въехал. Дрова сбросил и скорей на печь – лежит, бока греет.

 Вот лежит наш Емеля, полеживает, а слава о нем по всем дорогам летит. Долетела она и до царского дворца.

 Как услышал царь про такое чудо, нестерпежь ему стало, – до смерти узнать хочется, как это людей без лошади давить, без рук колотить.

 – А позвать ко мне этого молодца! Пусть ответ держит!

 Поскакал гонец к Емеле. День скачет, ночь скачет, едва живой прискакал.

 – Где дурак? – с порога кричит.

 А Емеля ему с печи:

 – А вон на пороге стоит.

 Рассердился гонец:

 – Ах ты, такой-сякой! Да как ты смеешь царскому гонцу такие слова говорить!.. Да я тебя... Да ты у меня!.. Собирайся живо, приказано тебе к царю явиться!

 – А чего я там не видал, – говорит Емеля, – мне и здесь хорошо.

 Затопал ногами гонец:

 – Ну, погоди же, запляшешь ты у меня!

 А Емеля только смеется.

 – Смотри, – говорит, – как бы самому не заплясать.

 Отвернулся он к стенке и тихонько говорит:

 – А ну-ка, по щучьему веленью, по моему хотенью, ступай, гонец, в царский дворец. Да не шагом, не бегом, а вприсядку.

 Не успел он договорить, а гонец уж подбоченился, да как пошел выкидывать коленца. Так плясом на самую дорогу и выкатил.

 Хочет он назад завернуть, а ноги его не слушают, ноги Емелю слушают, прямо к царскому дворцу гонца несут.

 А царь уже на крылечке стоит – ждет не дождется.

 – Где Емеля? – кричит. – Подавай сюда Емелю!

 Утерся гонец рукавом, перевел дух и отвечает:

 – Хочешь казни, хочешь милуй, а я к этому сатане больше не пойду. Наплясался!

 Призвал царь своих министров и генералов и приказывает:

 – Доставить мне Емелю. Чтобы к завтраку здесь был. А не доставите – всем головы долой. – И пошел в свои покои.

 Стали министры да генералы думать. Думали-думали, ничего не придумали.

 Тут вызывается один старичок – отставной генерал.

 – Ладно, – говорит, – я поеду. Чем черт не шутит!

 Сел в карету и поехал.

 Вот подъезжает он к Емелиному дому.

 Карету у ворот оставил, через двор пешочком семенит.

 В избу вошел, поясной поклон отвесил и ласково говорит:

 – Не угодно ли вам, Емельян Иваныч, в карету пожаловать. Царь-батюшка без вас не пьет, не ест, все в гости к себе поджидает.

 – Видать, он у вас сытый, – говорит Емеля. – Ужо проголодается, так меня ждать не станет. – И повернулся к стенке.

 Вздохнул старичок.

 – А уж царь-батюшка и подарки вам приготовил: красный кафтан, да красный кушак, да красную шапку. Зря пропадет добро...

 Услышал это Емеля и опять к генералу повернулся.

 – А сапоги, – говорит, – приготовил?

 Обрадовался генерал.

 – Как же, как же, – говорит, – узорчатые, с подковками. Пожалуйте в карету!

 – Нужна мне твоя карета, – отвечает Емеля. – Я и без кареты скорей твого доеду.

 Нахлобучил он шапку, подтянул кушак.

 – А ну-ка, – говорит, – по щучьему веленью, по моему хотенью, вези меня, печь, в царский дворец.

 Затрещала изба, зашаталась.

 Вышла печь из угла на середку, потопталась на месте – да как пойдет – через сени, да во двор, да на улицу, – только пыль сзади стелется.

 Генералу за ней и не поспеть.

 – Гони! – кричит кучеру. – Настегивай!

 Так и приехали к царскому дворцу. Впереди Емеля на печи, позади – генерал в карете. Увидал их царь, да так и обмер.

 – Не позволю! – кричит. – Нет на то моего царского указа, чтобы печки с места снимались да по дорогам шатались. Взять его!

 Кинулись к Емеле царские стражники. Да где им! Емеля на печи, как на коне, гарцует. На одного наедет, другого придавит, третьего к стене прижмет.

 Такой шум в царском дворе поднялся – до самого неба стоит. Вся царская челядь на крыльцо высыпала. Тут и министры, и генералы, и даже сам казначей.

Услышала шум и царская дочка. Выглянула она из своего терема.

 – Ах, батюшки, – говорит, – да я такого молодца и во сне не видала.

 Другой и на коне, как на печи, сидит, а этот – на печи, как на коне.

 Высунулась она из окна по самый пояс и машет Емеле платочком. А Емеля и рад – осадил печку у самого терема и шапкой царевне помахал.

 – А что, красавица, – кричит он. – Не пойдешь ли ты за меня замуж?

 – А ты меня на печке покатаешь? – спрашивает царевна.

 – Отчего же не покатать? – говорит Емеля. – Покатаю.

 Выбежала тут царевна во двор да прямо царю в ноги.

 – Батюшка, – говорит, – отдай меня за этого молодца!

 Рассердился царь:

 – Да ты в уме ли? Царская дочь за мужика собралась!

 – Велика ль беда, что мужик? Зато у самого турецкого султана такой печки нет. Отдай меня за него, батюшка!

 – Ну, добро, – говорит царь. – Выходи. Только уж приданого тебе не видать. Как стоишь, так и ступай.

 Заплакала царевна – в три ручья разливается.

 И печка-то ей по душе, и Емеля по сердцу, да без приданого уходить обидно.

 А Емеля ее утешает:

 – Чего ревешь? Тряпок пожалела... Да я тебе вдесятеро больше этих тряпок надарю. Залезай скорей на печь. Не пропадем!

 Царевна утерла слезы, подобрала подол – и на печь к Емеле.

 Только их видели. Выехали они в чистое поле. Выбрал Емеля пригорочек повыше – слева речка, справа – лесок – и остановил свою печку.

 – Здесь будем жить! – говорит.

 Испугалась царевна:

 – Где это видано – без крыши жить? А как дождь пойдет?

 – Ничего, – говорит Емеля, – будет у нас и крыша.

 Отвернулся он в сторонку, прикрыл рот ладонью и говорит:

 – По щучьему веленью, по моему хотенью, стань средь поля золотой дворец о семи столбах, о семи теремах – с окошками хрустальными, со ставнями янтарными, с решеткою узорчатой, с воротами коваными!

 Как сказал – так и сделалось.

 Стал средь поля золотой дворец – будто солнце сияет. Глядишь – глазам больно.

 Взял Емеля царевну за руку, и пошли они с ней во дворцовые покои. Царевна радуется, по сторонам смотрит, в ладоши хлопает.

 – Ну и дворец! – говорит. – Всем дворцам – дворец! Батюшка как узнает, от зависти лопнет. Вот бы нам его в гости позвать!

 – И звать его не надо! – говорит Емеля. – Дай срок – сам приедет.

 И верно – поутру выглянул царь из окошка да так и обмер. Что за чудо! Спать ложился – пустое поле было, а проснулся – дворец стоит, золотыми башнями сияет, окошками поблескивает.

 Созвал царь всех своих слуг.

 – Это кто же, – говорит, – такой проворный? За одну ночь дворец поставил. Вам, дуракам, и в год не справиться.

 Кланяются ему слуги.

 – Так точно, – говорят, – не справиться. А кто построил – это нам неизвестно.

 Забрало тут царя за живое.

 – Ну, – говорит, – я не я буду, если не узнаю, кто во дворце живет.

 Забегал он, заторопился.

 – Корону мне! – кричит царь. – Лошадей закладывать! Сейчас еду!

 И поехал.

 А Емеля с царевной его уже поджидают.

 Ворота открыли, на золотой лавочке сидят, посмеиваются.

 Въехала царская карета во двор, вылез царь, да как увидел дочку с зятем, так и рот разинул.

 – Вы что тут делаете?

 – А мы тут живем.

 – А дворец-то чей?

 – А хозяйский.

 – А хозяева-то кто?

 – А мы.

 Удивился царь.

 – Ну, коли так, Емеля, – говорит, – прошу ко мне в гости пожаловать.

 – А чего мы у вас не видели? – отвечает Емеля. – Нам и здесь хорошо.

 Рассердился царь, сел в свою карету и назад уехал.

 А Емеля с царевной у себя во дворце остались. Зажили они весело да ладно, живут-поживают, добра наживают.